Единственный интеллигент в романтическом мире А.С.Грина
Кто главный герой «Золотой цепи»? Странный вопрос, ответит читатель, – конечно же, Санди! И однако же, мы повторим вопрос, акцентируя его суть: кто главный герой «Золотой цепи»? Санди – главный герой созданного им текста о другом тексте; а кто – главный герой того, другого текста, – собственно текста о Цепи?
Убедительный ответ будет таков: тот, чья судьба и сущность неразрывно связана с сутью этого текста – Домом и Цепью. А именно – Эверест Ганувер, таможенный чиновник с духовным потенциалом Мережковского, усталый хозяин Дома, мечтающий о сказке, но не имеющий на неё сил.
Кто же он – Эверест Ганувер?
Во-первых, и это очень важно, Ганувер – человек.Этот тезис, риторически звучащий, не столь бессмыслен, как может показаться: двуединость светлого и тёмного начал, воплощенная в персонификации Ганувера – в его Доме – наиболее принципиальная черта определенной (христианской) парадигмы человека как такового. Кроме того, из всех основных героев «Золотой цепи» Ганувер – в наибольшей степени человек («как таковой»), прочие герои олицетворяют другие символические начала (оставаясь при том – благодаря мастерству Грина-психолога – живыми людьми): Молли – творческая идея, Дигэ – зло, Санди – текст. Прочие герои, не теряя своей человеческой характерности, в феноменальном плане группируются вокруг этих столпов романа: «друзья Ганувера», «друзья Дигэ» и т.п.. Ганувер – человек, и даже «слишком человек».
Во-вторых, это – персонаж совершенно не гриновский: в нём отсутствует та гармония внутреннего и внешнего, духовного и физического, которая отличает «настоящих мужчин» Грина – морских волков, капитанов-мифотворцев, «хватов и молодчинищ»; скорей на эту роль годится Дюрок. В облике Ганувера внутреннее безоговорочно преобладает над внешним, духовное над физическим, переживание над действием; Ганувер, пожалуй, – единственный из гриновских героев «первого плана», который может быть назван «интеллигентом» – в подлинном русском, конкретно-историческом смысле этого слова.
Ганувер не проявляет глубинных знаний, не изрекает всеобобщающих сентенций, – но его лексика, его интонационно-языковые характеристики выдают в нём изощренного духовного гурмана (равно как и в его друзьях). При всей намеренной экзотической «ненастоящести» гриновских имён, имя Ганувера – Эверест – не может быть случайным, косвенно указывая на принадлежность Ганувера к высшей духовной элите. Однако в этом имени сокрыта ирония – «Эверест» культуры, Ганувер слаб и беспомощен: Теперь я лучше рассмотрел этого человека, с блестящими, черными глазами, рыжевато-курчавой головой и грустным лицом, на котором появилась редкой красоты тонкая и немного больная улыбка. Он всматривался так, как будто хотел порыться в моем мозгу, но, видимо, говоря со мной, думал о своем, очень, может быть, неотвязном и трудном, так как скоро перестал смотреть на меня, говоря с остановками...
Если осмыслить связь облика Ганувера с русским «Серебряным веком» – этот портрет запестрит множеством ассоциативных нитей. Вспоминается сомовский портрет Блока, который мог быть описан в точности так же (!); вспоминается и характерный облик Блока-человека в канун гражданской войны – его манера поведения и речи; вспоминается, наконец, обобщенный облик «больного поэта» эпохи fin de ciecle. Лексика Ганувера, как отмечалось выше, имеет также конкретные корни: это – язык «Вех» и «Весов», язык эстетико-философской публицистики начала века. Стоит лишь тронуть эту ассоциативную цепь – и она зазвенит множеством неожиданных отголосков и контрапунктов. Мы с удивлением обнаружим, например, что блоковские аллюзии резонируют с любовной коллизией романа, которая оборачивается тенью старой «лирической драмы» – бездейственной и непродуктивной любви Пьеро к Картонной невесте, Поэта – к Прекрасной Даме.
Итак, облик Ганувера имеет конкретно-историческое измерение. Образ интеллигента Серебряного века, усиленный блоковскими аллюзиями, неожиданно приводит нас к мифологеме Возмездия – центральной идее эпохи.
http://grinlandia.narod.ru/articles/Vitki_i_okovy_Zolotoj_cepi.htm